Размышлизмы: Из последнего

      Как только народ узнал, что я уехал, поднялся шум. Не сказать, чтоб сильно большой, но отголоски до меня дошли.

      Ну что я могу сказать?

Такое ощущение, что побывал на собственных похоронах…

По крайней мере весьма отчетливо представил, как оно будет, когда меня не будет.

      В целом, ничего. Пойдет. Дня три примерно держалась новость. Потом все переключились на нового акима, забросав камнями Досаева…

В этой связи невольно вспомнился разговор с Болатом Атабаевым, который состоялся в камере актауского изолятора кнб летом 2012-го. Правда, трудно это назвать разговором. Если честно, то мы ругались. На матах. Ему светило восемь лет и мы с ним прекрасно понимали, что с его сахаром он быстро загнется, не доехав до зоны. К чему он в принципе был готов.

      Он говорил:

— Вот умру и все проснутся!

      А я говорил:

— Никто нах… не проснется! Как спали, так и будут спать! Ты кто такой, чтобы так утверждать?

— Я – Болат Атабаев! Меня все знают! — горячился он.

— Ну и что? Да, ты Атабаев! — говорил я. — Но ты – обычный театральный режиссеришка. А режиссеров у нас сейчас каждый второй. Их даже Мыржакып не смог разбудить. Да что там Мыржакып. Даже Абай не смог.

— Но больше терпеть нельзя! Так что не п…ди! — говорил Болат.

— А я не п…дю! — говорил я. — Дело в том, что нашим властям сильно повезло с народом. Такого терпеливого народа нет нигде в мире. Вот ты за них жизнь свою готов положить, а они в это время думают – что надеть на той в воскресенье? Или – как закрыть кредит, который они брали на свадьбу сыну, который уже развелся давным-давно, а кредит еще платить и платить…

— Но не все же такие долб…бы! — возмущался Болат.

— Не все, — соглашался я. — Но я точно знаю, на все сто процентов, что твою смерть будут обсуждать максимум неделю, а потом забудут и пойдут жить дальше своей жизнью.

— Но надо ведь что-то делать…твою мать! — кричал на меня Болат. — Так дальше жить нельзя!

— Как жили, так и будут жить! — отвечал я. — Им не нужна твоя правда. Им нужны слухи и темы для разговоров за чаем. Так что твоя смерть – это одно из развлечений. Поговорят, потолкуют, пошумят, да и разойдутся по домам.

       Вот такой у нас, примерно, состоялся тогда разговор.

       Через пару дней его вызвал на допрос следователь и Болат дал «правильные» показания. А потом его отпустили. А потом он эмигрировал в Германию.

       Когда он уехал, поднялся переполох. Кто-то колотил себя в грудь:

— Да как он мог?! Это же его земля! Разве настоящий казах может бросить Родину?

Другие кричали:

— А что ему оставалось делать?! Вы хотите, чтобы его заживо сгноили в тюрьме?!

       И так далее, и тому подобное. Что только не говорили.

       Как бы то ни было, Атабаев прожил восемь лет на чужбине, и никто особо не переживал по этому поводу. Изредка в сетях появлялись материалы про то, как он воюет с режимом, находясь где-то там…

       А потом у него стал прогрессировать сахар. А потом ему отрезали палец. А потом еще один палец. А потом он все понял и попросился к себе на родину. Потому что хотел, чтобы его похоронили на своей земле.

       Так оно и произошло…

       Он вернулся. Мы встретились. Во дворике, в аксайских кушарах. Он сидел в инвалидном кресле. Он сильно изменился. Похудел и постарел. Мы поздоровались и продолжили наш давний разговор, но уже без матов и крика. Он тихо произнес:

— Ты знаешь, а я не жалею ни о чем. Я лишь жалею их. Это же надо быть таким… ( тут он выматерился).

На что я ответил:

— Тебе не за что стыдиться. Ты не изменил себе. И ты не можешь изменить их. И никто не может. Так что успокойся.

— А я спокоен, — ответил Болат и улыбнулся. — «JEDEM DAS SEINE». Так было написано на одних воротах. (Болат знал немецкий).

      Я молча кивнул. Я видел эти ворота.

      Это был наш последний разговор.

      За эти три-четыре дня я услышал о себе все. Ну почти все. От «какая жалость, что он ушел!» и до «Катись подальше, предатель!» Все это я уже слышал. Причем, сравнительно недавно. Как будто вчера.